«В Кейптаунском порту, с какао на борту, »Жанетта« поправляла такелаж. Но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отпущен экипаж. Они идут туда, где можно без труда достать бутылку рома и вина, где пиво пенится, где девки женятся, где юбки узкие трещат по швам-швам-швам!» Как же туда хотелось! Эта залихватская песенка манила нас, десятилетних, как нарисованный очаг – Буратино. Мы распевали ее часами, вышагивая по аллеям пионерского лагеря – той самой «походочкой, что в море лодочка», а сбитые сандалеты изображали «ботиночки, как сундучки-чки-чки». Потом были капитан Сорви-голова и Питер Мариц, юный бур из Трансвааля, которые на своих юрких пони наводили ужас на трусливых англичан.
«В Кейптаунском порту, с какао на борту, »Жанетта« поправляла такелаж. Но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отпущен экипаж. Они идут туда, где можно без труда достать бутылку рома и вина, где пиво пенится, где девки женятся, где юбки узкие трещат по швам-швам-швам!» Как же туда хотелось! Эта залихватская песенка манила нас, десятилетних, как нарисованный очаг – Буратино. Мы распевали ее часами, вышагивая по аллеям пионерского лагеря – той самой «походочкой, что в море лодочка», а сбитые сандалеты изображали «ботиночки, как сундучки-чки-чки». Потом были капитан Сорви-голова и Питер Мариц, юный бур из Трансвааля, которые на своих юрких пони наводили ужас на трусливых англичан.
Романтика южных морей с годами повыветрилась, но недавно вновь материализовалась просьбой дружков присоединиться к их уже выкупленному групповому туру в ЮАР.
– Там клево, – без особой надежды спасти хоть часть денег уговаривала меня телефонная трубка. – Там слоны, там Нельсон Мандела, там коньяк лучше французского и дешевле молдавского. И там еще эта, как ее... Вспомнил: пигмейская землеройка!
– Какая землеройка?
– Пигмейская! Это самое маленькое млекопитающее в мире! Поехали, а?
– Ну если землеройка... – я для вида еще немного поломался, хотя в мозгу уже отплясывали джигу четырнадцать французских моряков и звучали давно забытые слова: «Здесь все повенчаны с вином и женщиной, здесь быстро лечатся следы морщин, здесь души сильные, любвеобильные, здесь каждый бог, и царь, и господин!»
Отказаться от поездки в Кейптаун я не смог. Меня не остановили ни фантомные воспоминания об отцовском ремне, ни пришедшее с годами понимание того, что все, описанное в «Библиотеке приключений», происходило либо давным- давно, либо только в воспаленной фантазии детских писателей начала прошлого века.
Клерки в посольстве были милы, визу шлепнули в пять минут. Сутки ушли на то, чтобы похвастаться милым мне людям и наврать немилым, но нужным, что мне надо на недельку мотануть в Барнаул по предвыборным делам.
– Да это же на краю света! – пожалели меня немилые люди, даже не зная, насколько они близки к истине.
Южная Африка действительно находится на самом краю света. Просто дальше некуда. Дальше мыса Доброй Надежды только Антарктида – я это запомнил, когда в детстве просовывал голову под огромный глобус, привинченный к учительскому столу в кабинете географии. Как же туда хотелось!
Четырнадцать часов полета – вещь довольно занудная. Надоедает есть, спать, сидеть и даже пить. Впрочем, пить – меньше, чем спать. Для всех, кто не любит чопорные и холодные европейские авиалинии, – хорошая новость: после пересадки вы попадаете в южноафриканский самолет, в котором стюардессы смешливы и добры, как официантки в голландских кофешопах, в спинках кресел – газеты с рекламой бриллиантов, сафари и проституток, рекой льется великолепное вино, а в наушниках – тамтамы и львиный рык.
– Вы случайно не секс-турист? – строго спросила меня соседка.
– Как получится, – честно ответил я и по ее полным ненависти глазам понял, что спорол фигню.
– Мерзость! – она попыталась отодвинуть подальше от меня самолетное кресло. – Из-за таких, как вы, наши девочки и мальчики идут в проститутки! Из-за таких, как вы, ежегодно гибнут тысячи людей! Вас надо убивать!
Не увидеть Кейптаун и умереть, да еще за собственные деньги, в мои планы не входило – я как мог объяснил ей, что я не педофил и не садист, почему-то для убедительности показав при этом фотографию своего котенка Шарика. Пэт ван Ренсберг оказалась африканской матерью Терезой, которая открыла с мужем в Кейптауне приют-лечебницу «Маленький ангел» для реабилитации жертв изнасилований. За следующий час она напрочь отбила у меня интерес к сексу на африканской земле. Рассказываю: каждый восьмой в стране болен СПИДом; больше половины проституток заражены, сутенеры что ни день убивают девочек или клиентов, черные марксисты громят публичные дома, а белые скинхеды громят черных марксистов. И вдобавок ко всему колдуны племени тутси убедили всех, что секс с девственным ребенком – единственное лекарство от СПИДа, что породило чудовищную волну изнасилований маленьких детей зараженными. Я дал ей двадцать долларов на приют и честное слово держаться подальше от «квартала красных фонарей», но при этом как у специалиста по половому воспитанию выведал расценки на весь спектр сексуальных услуг, включая фантазийные. Любителям статистики и страноведения сообщаю: в среднем все в два-три раза дешевле, чем в Москве.
В Кейптауне мы оказались часа в три жаркого воскресного дня. Приятно удивила гостиница, которая, как и женщины трудной судьбы, оказалась в два раза дешевле европейской: милый двухместный номер с видом на океан стоил 300 рандов ($45). Неприятно удивили банки и магазины – все они были закрыты. На будущее: почему-то банкоматы едят из наших только карточки Visa. Денежки красивые, на всех – разные животные. Самые ходовые – желтые слоники по 20 рандов (рублей сто) и сиреневатые сторандовые буйволы (мы их окрестили коровками) – аналог нашей пятисотенной.
– Ну что, поехали на мыс? – дружки на прокатной машине рвались увидеть сразу два океана – Индийский и Атлантический.
– Нет, мне надо в порт! – загадочно пытался отболтаться я и двинул уже было вниз по первой же улочке, но был прижат к стене и допрошен с пристрастием. Песенку детства знали все, и единогласным голосованием было решено считать себя отпущенным на берег экипажем «Жанетты» и с песнями нажраться до скотского состояния в портовой таверне, «где пунши пенятся, где пить не ленятся, где жемчуг высыпан на грязный стол-стол-стол!»
По дороге к порту мы умудрились купить у уличного торговца тельняшки, окончательно вошли в образ, три раза спели «Варяг», два раза «По морям, по волнам» и один раз промычали песню из «Титаника». С зеркальной витрины на нас смотрела веселая толпа митьков, только пьющая, без бород и питерского интеллигентского пафоса.
Старые доки и пакгаузы, издалека напоминающие московскую промзону или овощебазу, оказались внутри переделаны в огромный комплекс сувенирных лавок и ресторанчиков.
– Новодел! – презрительно рявкнули мы, сплюнули по-матросски на столетние камни мостовой, выпили в первом попавшемся месте рому и вина и двинули искать настоящую старую таверну.
– Вот эта дыра вроде ничего, якорь мне в глотку, – наш пузатый приятель, уже привыкший к прозвищу Боцман, показывал на облупленную вывеску с надписью «Black Cat».
В подтверждение его слов из дверей вывалились пять не по-детски пьяных американских морпехов в смешных белых шапочках и в правильных широченных клешах.
– Так это же она, она! – заорал я и кинулся к таверне, над дверью которой красовалась деревянная русалка с отколотой правой грудью.
– Мичману больше не наливать! – сказал Боцман. – Он влюбился в деревянную бабу с рыбьим хвостом вместо половых признаков.
– Дурак, это же «Блэк Кэт», таверна «Кэт» из песни. Мы думали, что Кэт – это девушка, а теперь все понятно. Слушай: «Они уйдут чуть свет, сегодня с ними Кэт, о ней не мог мечтать и сам Жюль Верн. Она, куда ни кинь, богиня из богинь заманчивых кейптаунских таверн».
Песня не соврала – уходили мы действительно под утро. Ром, пиво, вино, водка, узкие юбки, пунш, виски, еще ром и опять пиво. Были тосты за переход экватора (правда, на самолете, но все равно), были крики «Полундра!» и «Свистать всех наверх», был матросский танец «Яблочко» и перетягивание каната из двух связанных морским узлом скатертей. Если бы в «Кэт» в ту ночь заглянул одноногий вербовщик из пиратского фильма, то мы (клянусь акульей печенью!) стали бы его легкой добычей, оставив на контрактах кривые крестики и отпечатки большого пальца. Слава богу, обошлось даже без драки, хотя пару раз в маленькой таверне реально пахло бедой.
Рассвет мы встретили на обдуваемом ветрами мысе с видом на два океана. Переходящие дорогу пингвины поначалу были восприняты как добрые и неуклюжие вестники белой горячки. Успокоило одно: галлюцинации не могут так отвратительно вонять рыбой и пометом. Запах, как нашатырь, протрезвил наш дружный экипаж, и мы начали спорить, куда бы поехать.
Решение пришло на развилке, где на дорожном знаке буднично, как у нас «Зеленоград», было белым по синему написано «Limpopo».
– Вчера – день твоей песенки, а сегодня будет день имени Айболита! – решительно сказала Варвара, у которой по причине воспитания потомства Чуковский просто отскакивал от зубов.
«И встал Айболит, побежал Айболит, по полям, по лесам, по лугам он бежит, и одно только слово твердит Айболит: »Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!"
Конечно, говорить водителю микроавтобуса: «Шеф, давай в Лимпопо!», – довольно глупо, но сговорились мы быстро. А дальше – все по Корней Иванычу: «И пошли они смеяться, Лим-по-по! И плясать и баловаться, Лим-по-по!»
В детских стихах все тоже оказалось правдой: в Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы. Видимо, Чуковский знал, что в Африке запросто можно пропасть. Не в смысле сгинуть, а в смысле – забыть обо всем, как забыли мы о своей гостинице, куда вернулись только на следующий день.
Кстати сказать, нас нисколько не задело, что Лимпопо оказалось не настоящим. В смысле, вывеска была, но так называлась гостиница на Гарден-Рут – одном из самых красивых туристских маршрутов мира. Он проходит между горами и океаном от города Гейдельберга на западе до леса Цициками и реки Сторм-ривер на востоке. Водитель Когенга, болтливый хитрован, явно не первый и не бескорыстно снабжал постояльцами лже-Лимпопо. Он довольно быстро убедил нас, что как-то глупо уезжать оттуда, когда бунгало стоит всего десять «слоников» за ночь, а на три «коровки» можно поесть вшестером до отвала. Есть он (не то чтобы мы возражали) по-свойски уселся с нами и весь вечер вещал про то, что его племя лемба совсем не африканское, а еврейское, изгнанное в свое время из Израиля. Диета у них кошерная, мужики обрезанные, а негров они недолюбливают. Свое имя он считал производным от Коганов и Коэнов, а свою иссиня-черную физиономию с приплюснутым носом – природным камуфляжем, который помог его евроафриканским предкам выжить среди кровожадных людоедов.
Когенга возил нас по городу еще пару дней, и с его помощью мы окончательно поняли, что дешевизна, вызванная плохим для африканцев курсом ранда к доллару, позволяет за неделю на разнице цен «отбить» ту тысячу долларов за перелет, которая обычно и отпугивает туристов от ЮАР. По этой скаредной причине на сафари едут в Кению, где платят потом втридорога, а поесть-попить – в Италию, города которой из-за плотности туристов на квадратный метр давно напоминают забитый международный аэропорт. Самое странное впечатление от Кейптауна, когда ты к нему на пятый день привыкаешь, это то, что ты вроде в Европе, но до Африки – час езды на недорогом такси. Конечно, развращает сам факт наличия выбора между слонами и китами, горными лыжами или пляжем, водопадами или пустыней, пигмейской деревней или казино в Сан-Сити (Лас-Вегас отдыхает).
Южная Африка – это действительно красивейший сплав десятка стран и культур. Полу-Голландия буров-африканеров, чопорная Англия, яркая Ботсвана и ароматная Индия незаметно расположились на клочке земли так, что с верхней части глобуса ее и не видно. Пока мы здесь ждем дефолтов и следим за «делом ЮКОСа», они там катаются на страусах, копают алмазы и выходят по вечерам на середину залива, чтобы посмотреть, как играют киты. Пингвинов вообще считают за ворон и дворовых кошек, а на носорогов не обращают внимания. Просто хочется вернуться туда снова, не уезжая. Мы решили посетить ЮАР в ближайшем будущем, ведь карликовую землеройку мы так и не видели, а это, согласитесь, непростительно.
