Остров посреди Индийского океана индусы издревле звали Sinhala-dweepa – «обитель льва». Отсюда же – и британское имя Цейлона. Нынешние жители без ложной скромности зовут свою землю благословенной.
Внушительный кусок древнеиндийского эпоса «Рамаяна» воспевает то, как обезьяний бог Хануман разинул рот, увидев эти красоты. И поныне это лучшее место в Южной Азии для путешествующего гедониста. Главное – блюсти простой завет: избегать западного побережья, где узкая полоса резортов прижата к океану железной дорогой, и не соваться на север, где аборигены-сингалы по привычке выясняют отношения с тамильским меньшинством. В центре же страны, в чуть ли не последнем реликтовом лесу, неподалеку от горной столицы Канди, обитают дремучие, неизбалованные цивилизацией ведды, которые считают, что конфликт их не касается.
Школьницы и варан
Канди – приятный город на высоте пяти сотен метров над уровнем моря. Место променада горожан вокруг искусственного озера в центре города, шум которого здесь заглушается пением птиц и прочими природными звуками.
В резном храме Далада Малигава в Канди целые паломнические процессии поклоняются единственному фрагменту тела Будды – его зубу. Роскошь, которой окружена святыня, впечатляет так же, как и толпа на входе. На другом берегу озера – маленький индуистский храм, где сингалы в черных юбках сидят на полу и поют религиозные песни, бхаджаны.
Огромный двухметровый варан шагает по тротуару и плюхается в воду. Мимо него дефилируют школьницы, деловито поправляя косички. Они в снежно-белой форме. Белый на Ланке – символ чистоты, в нем и паломники, и траурные процессии. В местной забегаловке роскошное тали – рис со всякой всячиной – приносится на огромном пальмовом листе и без приборов: здесь едят руками. Птицы болтают без умолку, особенно беснуясь ближе к закату, уж совсем, до неприличия, забывая о соседстве людей. После одиннадцати все вымирает. На островок в центре озера слетаются сотни белых цапель, превращая деревья на нем в подобие магнолий. Ночь перешептывается тысячей звуков.
Одноколейка и фокусы
По утрам с вокзала Канди выползает неторопливый музейный экспонат – тепловоз середины века – и направляется по еще более ветхой одноколейке в горы в глубине страны. До финального гудка есть время рассмотреть доисторические семафоры, опробовать скрипучие кожаные сиденья и выбрать обзорную точку в хвосте поезда – в первом классе с огромными окнами.
Пока тепловоз пыхтит в горку, скорость почти пешая, совсем как в старые добрые времена британского колониализма. На виражах мерно укачивает, постепенно переводя путешествие в медитативный ритм.
Мало-помалу вагон пустеет: остаются только несколько степенных матрон, невозмутимая католическая монашка да я. Нарастает веселый гул, свист, смех и пение. Обнаруживаю, что двери вагонов распахнуты и гроздья мальчиков и мужчин свисают из каждого проема. Ныряя в туннели, поезд громко улюлюкает. Кудрявый мальчишка в клетчатой юбке с улыбкой уступает мне завидное место у поручня, на благоуханном ветру. Потом на секунду вытягивает руку наружу, разжимает ладонь и одаривает горстью ярких цветов. Прежде никакой экзотический иллюзионист не демонстрировал мне такой простой и трогательный трюк. Выплывают эвкалиптовые леса, поезд целиком погружается в джунгли, все громче шелест веток о корпус. Чем выше, тем лес на холмах все чаще вырублен, а вместо него – чайные плантации. Они повсюду, пока горизонт не упирается в горы. Мы парим над долиной, а внизу сингалы собирают чайные листики в мешки за спиной.
Кумар и кеды
Мы снова в лесах на высоте полторы тысячи метров, в Элле. Пока заселяюсь в отель, идиллический пейзаж заволакивает моросью. Однако в моих планах передать привет некоему Кумару, и я упрямо следую указанию друга, что бывал тут раньше. По крутой дорожке заворачиваю по указателю «Лесной рай». Мимо с полей идут крестьянки, они и указывают нужный дом.
Кумар – тамил, он тут же прыгает в шлепанцы, скептически осматривает мои кеды и ведет на прогулку. Сразу за домом – хвойный лес. Шаги не слышны: земля устлана мягкими иголками длиной с ладонь.
Огромные сосны источают густой аромат. Изредка мой спутник смеясь стряхивает с ног маленьких пиявок – «личи». На вершине холма вязкий туман внезапно расступается. Мы стоим на краю пятисотметровой пропасти лицом к закату. Когда я оборачиваюсь, Кумара уже нет рядом, он бесшумно оставил меня, как оказалось, ради приготовления ужина к моему возвращению. Кеды все же подвели. По совету хозяина отправляюсь смывать пиявок мылом, а укусы присыпать пеплом.
За ужином мы оживленно болтаем о древнеиндийском эпосе. Весь сюжет «Рамаяны» зиждется на похищении демоном Раваной принцессы Ситы. Так вот, именно сюда он и уволок ее от Рамы. Элла создана для пеших прогулок, поэтому здесь стоит задержаться на несколько дней: увидеть темницу прекрасной Cиты, побродить по храмам и осмотреть живописные пол-острова с вершины Адамова Пика.
Боги и лобстеры
Юг страны – это покинутое после сокрушительного цунами океаническое захолустье. Заброшенные пустоши начинаются южнее деревни Тенгол. Среди пальм приютилось несколько отстроенных заново гест-хаусов. Горы морепродуктов и бунгало достаются почти бесплатно. Кроме ланкийской семьи за три дня мимо пробредает только парочка немцев. Километры сплошного океанского раздолья только мои, а следы – единственные на песке.
Вечерами беседую с хозяином отеля, все зовут его Бэйби. Он печально демонстрирует альбом с фотографиями: до недавнего цунами туристов было сотни. Но помощь жертвам цунами осела в столичных бюрократических карманах. Также мало кто потянул кредитное ярмо в надежде на возрождение дел. Да и беспорядки на севере распугивают гостей. «Какой уж туризм! – Сокрушается он. – Хочешь, лобстера тебе сделаю на ужин?» Я молча киваю. Благословив эту землю, местные боги все же припасли ее для себя и редких заезжих баловней судьбы.
Ксения Маковецкая
