Ночью кенийский буш кряхтит, крякает и ухает. «Запилите запилику», – умоляет птаха в громком хоре. Из кустов кто-то раз за разом по¬вторяет «ой». Саванна в этом отношении потише. Просыпаешься от протяжных стонов – за ручьем воет лев. На грани сна выплывает картинка: американский турист в белой рубашке прыгает, исполняя ритуальный танец в компании мужчин из племени масаев, его фотографирует жена. На грани яви по пологу чиркают тени летучих мышей.
Звезды, шар, саванна
Я встал за пять минут до официальной побудки: подъем в четыре часа, чтобы успеть встретить на воздушном шаре восход над Масай-Мара, самым знаменитым заповедником Кении. Выхожу
в стонущую ночь. В траве у порога молча, вытянувшись по струнке, стоит масай – черное на черном. Фонарь освещает ноги, серебрит металл украшений; кажется, что у него нет ни плеч, ни головы.
В небе еще горят незнакомые звезды. Одна из них, размером с кулак, светит сильнее и ярче других. Такой здесь больше нет.
Я спрашиваю у тающего в темноте человека: «Как вы называете вон ту, самую большую звезду? Да, именно. Как?» Он не знает. Звезда тоже молчит.
Когда корзинка отрывается от земли и проплывает над кронами невысоких деревьев, начинает светать. Сперва шар плывет низко, вспугивая в тумане группки газелей, но постепенно набирает высоту. Капитан со шкиперской бородкой (отец – английский военный, сам родился в Зимбабве, всю жизнь провел в Африке) поддает огоньку, и вот уже под ногами проплывает белый треугольник перелетных птиц. Саванна открывается словно книга, исписанная пунктиром дорог и ручейков, запятыми деревьев. Наша тень накрывает стадо слонов, плывущих в серебристой от росы траве. Восход окатывает горы на Западе золотом – там, где Масай-Мара свободно переходит в танзанийский заповедник Серенгети.
Всестороннее отсутствие ограды делает эту территорию уникальной, ничего подобного нет во всей Африке. Животные свободно мигрируют по саванне, которая каждый июль и октябрь превращается в живой ковер из многотысячных звериных орд. При всей величественности этого зрелища сафари по Масай-Мара – всесезонное развлечение. В какой-то момент, наблюдая вереницу элефантов, проплывающих на расстоянии вытянутой руки, или трапезничающих львов в пяти метрах от капота, понимаешь, что больше никогда не сможешь пойти в зоопарк. Потому что какой, в самом деле, зоопарк после всего этого?! Даже этим чудесам от их невероятной концентрации можно потерять способность удивляться: тогда повадки японцев в соседнем джипе начинают казаться более удивительными, чем грациозная походка жирафа. Возвращаясь в лагерь в сумерках, замечаешь, что саванна странным образом рифмуется с ландшафтами Севера – та же аскеза очертаний. Вместо сутулых елок – «свистящая акация» с плодами о двух колючках. Изнутри их выедают муравьи, и через дырки поет ветер. Но подлинный символ Масай-Мара – одинокий профиль дерева balanites aegyptiaca (Desert Date) в бездне неба, одинокий, как силуэт воина-масая на закате. Заповедники и парки – главное кенийское богатство. Один из самых впечатляющих находится в 160 км от столицы. Лучшая исходная точка для сафари по Абердаре – гостиница The Ark, похожая на затонувший в лесах ковчег.
Напротив деревянного «корабля», прямо под окнами лаунжа и ресторана, из земли выступают кристаллы соли, привлекая респектабельных представителей местной фауны. По вечерам особенно усердствуют буйволы, сопя и чавкая стадом в пятьдесят голов. Действо вообще идет полным ходом: под балконом над светильниками вьются бабочки размером с ладонь. Самых незадачливых хватают ящерицы, а уж ящериц высматривают длинные пушистые твари, похожие на мангустов. Днем театр заморской жизни продолжает представление. На горизонте в синей дымке нежится потухший вулкан Кения, вторая после Килиманджаро вершина Африки. Абердаре по сути своей – тоже горный заповедник. Заросли, из которых то выглянет морда бородавочника, то покажется попа слона, сменяются бамбуковым лесом, в гуще которого сигают черно-белые мартышки. Наконец, по мере набора высоты растительность плотно прижимается к земле, открывая взгляду полупрозрачное небо. Покинув вездеходы, мы идем сквозь заросли куда-то вниз, на шум воды. С заросших плющом скал, откуда-то сверху, валится искрящийся столб – водопад Королевы Виктории. Англичане ушли из Кении, оставив, в общем-то, не страну, а большую лоскутную рубашку народностей, которую раздирают племенные интересы. Объединяют, порой робко, но все-таки успешно, интересы экономические. Процветающий туризм – один из первейших.
Благо, ему есть где цвести, а эхо конфликтов никогда не докатывается ни до живописных заповедников, ни до парков. Гид оборачивается, ослепительно сверкая зубами, что-то радостно говорит: из-за рокота воды его почти не слышно, но тут и не надо никаких слов. Солнце, воздух и вода говорят сами за себя.
Кочки, собаки, цветы
Глазеть в окно – вообще важнейшая форма постижения реальности, но заниматься этим в Кении получается разве что на междугородних трассах. На всех прочих после каждой кочки с беспокойством приглядываешься к коленкам – не торчат ли осколки зубов. Когда получается смотреть не только на колени, можно заметить массу любопытных вещей. А вот мимо летит огромный билборд похоронного бюро Montezuma&Mona Lisa. Банановые плантации. Экватор. Кафе KKKahwa и Judah Auto Service с могендовидом. Веселые собаки цвета оранжада, с волной на загривке. Несметное количество церквей протестантских миссий с многоэтажными названиями. Самые большие трущобы в Африке – лабиринт до горизонта. Марабу, парящие над супермаркетом. Ряды цветочных парников: наряду с кофе цветы – важнейшая статья экспорта Кении. Словом, в окне очень интересно. Там едет человек на велосипеде и везет на багажнике другой велосипед. Человек на велосипеде с акробатической конструкцией из стульев. И еще человек на велосипеде – с мешком угля, его рубашка развевается, словно крылья.
Окно машины – хорошо, но хочется быть ближе к земле. В Кении она насыщенно рыжая, охристая, по фактуре напоминающая кожу слона, вся в морщинах. Кажется, она должна пахнуть куркумой, специями, но запахи здесь не пряные, а при всей своей интенсивности сладкие, волокнистые. Чтобы надышаться, лучше всего прокатиться на велосипеде – что я и делаю. Самые заманчивые для таких прогулок перспективы сулит парк Хеллз-Гейт, что неподалеку от озера Найваша, культового места для любителей поглазеть на экзотических птиц. Кататься по отдельным участкам Хеллз-Гейта разрешают – там где нет опасных животных. Опасные – не значит все. Вдоль широченных и пустых дорог передвигаются стаи деловитых бабуинов, носятся мелкие кабанчики, ну а антилоп-газелей по причине обилия и упоминать не приходится. Но все-таки самое главное в хеллзгейтовском пейзаже – это не животные, а сам пейзаж. Я бросаю велосипед на дороге и запрокидываю голову. Буханки гор с отвесными склонами порезаны ломтями и, кажется, уместнее смотрелись бы на Диком Западе. Обтесанные ветром каменные башни уходят куда-то ввысь, к облакам, которые сливаются с паром, клубящимся над горячими источниками в ущелье. Антропологи утверждают – первые гоминиды, обитавшие как раз в со¬временной Кении, должны были видеть вокруг нечто подобное. Благодать природы возвышает: я вполне могу поверить, что потребляя ее в достаточных количествах, даже обезьяна может превзойти саму себя.
Онуфрий Иванов
